Андрей заметался по своей каморке, словно лев в клетке. Новость, принесенная Жаном, была не просто ошеломительной, а сногсшибательной, если такой эпитет способен переплюнуть первый. Нет, он, конечно, понимал, что орки придут большими силами, но ставка делалась на то, что они будут долго собираться и у людей будет фора как минимум в сутки, – за это время вполне было по силам доставить весть до маркграфа и дождаться хоть каких-то подкреплений. Однако Жан говорил о том, что орки, скорее всего, будут здесь уже с рассветом, до которого оставалось едва ли пять часов: за это время гонец не успеет добраться в Йорк, и уж тем более не поспеет подмога, загони они хоть по дюжине лошадей. Голубиной почтой нельзя было воспользоваться по той простой причине, что голубь не сова и ночью не летает. Значит, оставались только наличные силы, а это сто тридцать бойцов: он посчитал и тех двоих, пострадавших при падении в овраге, – один сломал ребро, второй ногу, но с карабинами на подготовленной позиции они управятся, – и охотников. Продержаться какое-то время получится, но выстоять – это вряд ли. Вряд ли, если использовать обычное оружие… Что ж, похоже, тот крайний случай, о котором он говорил Джефу, все же настал, и им придется использовать карабины, а главное – автоматическое оружие. Чем это могло грозить, он прекрасно понимал, да только сначала нужно было выжить. Даже использование огнестрельного оружия не гарантировало победы: все же местные аборигены – что орки, что люди, во всяком случае воины – сначала дружно ввязывались в бой, а уж потом пугались и пытались понять, а что это было.
Однако очевидным было одно: людей нужно отправлять немедленно и использовать для этого весь наличный транспорт и лошадей – необходимо было кровь из носу увеличить скорость передвижения колонны беженцев. Радовало хотя бы то, что колонна рабочих имела значительную фору, и о них голова не должна была болеть. Также внушало оптимизм и то, что люди только недавно прибыли сюда, а значит, у всех есть и повозки и лошади, чтобы впрячь в них, – это должно будет обеспечить скорость.
«Да что ж ты разнервничался, как баба на сносях. – Андрей резко остановился посреди комнаты. – Да, подмоги не будет, но огнестрел и карабины это компенсируют, тем более если орки все же попрут через свободный проход, – а в остальном ничто не изменилось».
– Жан, ты со своими парнями поступаешь пока в мое личное распоряжение. Иди и…
В этот момент дверь отлетела в сторону с такой силой, что, врезавшись в стену, выбила труху и подняла облачко пыли, а в освободившийся проем ввалился, словно разъяренный бык, сметающий все на своем пути, командир наемников.
– Сэр, я только что узнал, что…
– Вольф, с каких это пор ты стал выказывать неуважение к своему командиру и нанимателю? Ты что, в трактир ввалился?!
– Прошу прощения, сэр, – остановленный отповедью и сбавив обороты, произнес наемник с тем самым особым германским акцентом. – Я только что узнал, что на том берегу собралось не меньше двух тысяч орков, и с рассветом они будут готовы к переправе.
При этих словах Андрей осуждающе взглянул на Жана – тот только закусил губу. Будучи сам не на шутку взволнованным, старшина артели забыл приказать своим людям хранить молчание об увиденном, вот парни и трещали языком, словно сороки.
– Да, это так, – не стал отрицать очевидного Новак, – и что это меняет?
– Дьявольщина, это меняет все. Ночью голубиной почтой не воспользоваться, гонца отправлять нет смысла, и даже если бы маркграф прямо сейчас узнал о набеге, подкрепление просто не успеет. Вот что это меняет. – Взволнованная речь наемника только лишний раз подтвердила правильность суждений Андрея.
– Но что это меняет для нас?
– Мы не в состоянии остановить этот набег. Мы, конечно, сумеем нанести им какой-то ущерб, но едва ли сможем продержаться больше часа, ну, может, двух. В обороне нет смысла.
– Во всем есть смысл. Даже если мы задержим орков на два часа, мы дадим возможность уйти людям, мы подарим им два часа, за которые они смогут ближе продвинуться к Бильгову.
– Я всегда честно торговал своей кровью, сэр. Но никогда не брался за выполнение того, чего выполнить просто невозможно. Я готов рисковать не щадя ни себя, ни людей, но только когда есть шанс выжить. Здесь шансов я не вижу.
– Шансы есть. У меня имеется оружие, которое способно предоставить нам этот шанс.
– Вы о том дьявольском оружии, из-за которого у вас было столько неприятностей?
– Да.
– Но ведь инквизиция отобрала его у вас. – В голосе и всем облике германца появилась надежда. Бросить нанимателя в ответственный момент – это плохая реклама для отряда наемников: кто захочет после этого их нанять? А если и наймут, то за жалкие гроши. Поэтому он был готов вцепиться в возможность остаться здесь, если маячил хоть какой-то шанс выжить.
– Отобрала, да только не все.
– И сколько у вас его осталось?
– Пять единиц. Плюс есть еще тридцать, которые хотя и послабее, но ненамного им уступят.
Вольф ненадолго задумался над словами Андрея. Весь его вид говорил о том, что он лихорадочно размышляет над словами рыцаря, борясь с самим собой и пытаясь принять единственно верное решение. Да, он слышал о том, что, будучи один, вооруженный этим странным оружием, этот рыцарь сумел расправиться с десятком опытных воинов, напавших на него на дороге. Но кто сказал, что нужно верить всему, что твердит молва? Вон о нем самом сколько ходит небылиц, и он никогда не спешил их развеять, а порой даже сам приукрашивал, потому что это влияло на его авторитет, а значит, и на цену, которую он мог затребовать за свою кровь и кровь своих людей. По всему выходило, что многое из рассказов, что он слышал об этом рыцаре, тоже сильно приукрашенные небылицы, вот если бы он сам видел это оружие в действии – нет, не на стрельбище, а в реальном бою, – то мог бы тогда судить о его возможностях. А так… Нет, довериться каким-то россказням кумушек на завалинке и их мужей в трактирах он не мог.